Приложение 2

      См. В.М.Перегудов. Путешествие по «Кижскому ожерелью»:

     Князь, зная об организованности, вооруженности и твердости духа восставших, а также о неудачах своих предшественников, действовал с карательной точки зрения очень грамотно. Он без всяких «зверств» пришел в Кижский погост и объявил собравшимся крестьянам во главе с кижским старостой свои полномочия и требования. Он был не местный самодур, а полномочный представитель Императрицы, крестьяне приняли его всерьез. Ему заявили, что: «...они Ее Величеству повинуются, а подписками в заводы обязаться ни единый не намерен и не будет». Кроме того, они попросили перенести разговор на другой день, когда соберутся все крестьяне Кижской трети – был разгар сенокоса и многие были в отъезде, косили сено по окрестным лесам и островам. Князь охотно согласился. Поддерживал он крестьян и в заблуждении, что «у него приказа нет», а солдаты, ружья и пушки приданы ему только «для устрашения».

     1 июля 1771г., более двух тысяч крестьян без «колья и дубья» собрались у Кижских церквей.

     Объяснение этому ищите в тогдашнем мировоззрении крестьян – они, наконец, дождались вмешательства самой Матушки-императрицы.

     Князь приказал старостам вводить крестьян в ограду погоста, обещая, что сам там выступит с «увещеваниями». Крестьяне пошли в ловушку. Князь действительно начал их увещевать, а тем временем окружил снаружи ограду погоста цепью солдат с ружьями, а напротив ворот поставил заряженные пушки. Крестьяне отвечали, как и было постановлено на суёмах (собраниях), что из повиновения императрице они не выходят, подати платить будут, но к заводам приписываться они не будут и за это «умереть и головы свои положить готовы».

     Ни одна из сторон не уступала. Тогда князь приказал навести одну из пушек на край толпы и выстрелить картечью. Пять человек были убиты на месте, шестой ранен.

     Заонежане были ошеломлены. В церковной ограде, под многочисленными крестами, где Бог наверняка все видит, убивали своих, православных, и не в бою, защищаясь или нападая, а расстреливали безоружных, в упор. Князь – посланец самой Императрицы. Бежать некуда – мешает церковная ограда и солдаты за ней. Уж не пришел ли конец света?

     Но и после первого расстрела крестьяне сохранили твердость.

     Три часа неистовствовал князь Урусов, но лишь менее двадцати человек принудил к «подписке» и выпустил их из ограды.

     Остальные стояли твердо. Наконец, нервы его сиятельства не выдержали, он приказал вкатить заряженные пушки в саму ограду, навести их уже не на край толпы, а на ее середину и изготовился к стрельбе (о том, что он действительно был готов устроить массовое убийство в ограде Погоста, можно судить по тому, как князь Урусов упорно отрицал это письменно впоследствии). Только в этот момент, под жерлами пушек, мужики дрогнули: «Погоди, князь, дай нам подумать».

     Долго думать не пришлось – расправа была быстрой и традиционной: урезание языка агитаторам, вырывание ноздрей и клеймение лба, ссылка в Сибирь, бритье в солдаты и массовая порка. Предусмотренные вначале смертные казни через повешение «гуманный» Сенат при утверждении указа смягчил.

     Здесь автор хотел бы обратить внимание читателей на существенную разницу в характере заонежан и крестьян срединной России, задавленных разными нашествиями, насильственными переселениями и княжескими «уводами», смешениями культур, многочисленными властями и крепостничеством. «В доме, где плети и батожьё в моде, там служители пьяницы, воры и того еще хуже» (А.Н.Радищев.) Помните, как горько издевался Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин над легендарной «терпеливостью русского народа»: его «глуповцы» говорили своему градоначальнику: «Мы люди привышные! Мы потерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех углов запалить – мы и тогда противного слова не молвим!» – ну как тут было не сесть им на голову.

     Заонежане – не «глуповцы». А их вожди: толвуйский крестьянин Клим Соболев, старосты Кижского и Великогубского погостов Семен Костин и Андрей Сальников люди совсем другого плана. Они сильно отличаются и от Степана Разина, и от их современника Емельяна Пугачева, казненного всего четыре года спустя.

     После официального подавления восстания в 1771г, урезания языков, клеймения и ссылки в Сибирь, неповиновения, хотя и в меньших масштабах, продолжались. Самые непримиримые крестьяне организовали своего рода мобильный партизанский отряд. При поддержке местного населения отряд несколько лет активно действовал в Заонежье и насчитывал до 70 человек. Изловить его властям так и не удалось. Руки коротки.

     И потом Заонежье оставалось неспокойной окраиной. До крупных беспорядков не доходило, но частенько то в одном, то в другом месте «секли».

     Через 50 лет «вразумлению розгами» вместе с другими мужиками деревни Серёдка (4км на юг от Кижей) удостоился молодой Великий русский сказитель Трофим Григорьевич Рябинин, открывший для всей России древний пласт русского былинного творчества. На двоих с тестем он получил 75 ударов. За что именно – документов не сохранилось, но в тогдашней России была верная примета: «коли где секут – значит там бунт».

     При характере заонежан бунты были неизбежны. Записан случай, когда один из местных бунтов чуть было не спровоцировал сам Трофим Григорьевич Рябинин. Он спокойно стоял у своего дома в деревне Середка. Мимо по дороге по льду озера ехал в Кижи какой-то мелкий полицейский чиновник. Он имел «зуб» на Рябинина – за что-то, через кого-то он требовал от Рябинина взятку, а тот грубо отказал, так как считал взятку грехом.

    Увидев нагло стоящего у своего дома Рябинина, чиновник остановил сани и побежал «вразумлять» Великого Сказителя, заранее размахивая кулаками. Трофим Григорьевич спокойно отстранил чиновника от себя и заметил ему суровым голосом: «Ты, ваше благородие, это оставь. Я по этим делам (кулакам) никому еще должон не оставался».

     Сам архангельский губернатор А.П.Энгельгард жаловался: к нему однажды по вызову пришел местный крестьянин (беломорские поморы – близкие родственники заонежан). Губернатор не встал из-за стола, не приветил крестьянина, не пожал ему руку. Крестьянин тогда ему сказал: «Не надобен я тебе, – тогда и ты мне не надобен». Развернулся и ушел из губернаторского дома.

Энгельгард: «С тех пор приходится при встречах подавать мужикам руку».